Меня преследует мой свекор. «Я сплю с собственным свекром

На Руси в былые времена были такие шокирующие обычаи, от которых сейчас становится не по себе. А за некоторые можно легко получить уголовный срок, пишет УКРОП со ссылкой на ostrnum.com.

Вот семь самых странных обрядов, особенно доставалось женщинам и детям.

Снохачество

Этим нейтральным словом называли половую связь между свекром и снохой.

Не то, чтобы это одобрялось, но считалось совсем небольшим грехом. Часто отцы женили своих сыновей в 12-13 лет на девушках 16-17 лет. А пока ребята догоняли в развитии своих молодых жен, батя отрабатывал за них супружескую повинность.

Совсем беспроигрышным вариантом было отправить сына на заработки на полгода или еще лучше в армию лет на двадцать. Тогда сноха, оставаясь в семье мужа, практически не имела шансов отказать свекру. Если же сопротивлялась, то выполняла самую тяжелую и грязную работу и мирилась с постоянными придирками «старшака» (так называли главу семейства). Сейчас со старшаком разговаривали бы правоохранительные органы, а тогда жаловаться было некуда.

Свальный грех

Сейчас такое можно увидеть только в специальных кинофильмах, преимущественно немецкого производства. А раньше этим занимались в русских деревнях на Ивана Купала.

Этот праздник совместил в себе языческие и христианские традиции. Так вот, после танцев у костра пары шли искать цветки папоротника в лесу. Чтобы вы понимали, папоротник не цветет, он размножается спорами. Это только повод для молодежи, чтобы уйти в лес и предаться плотским утехам. Причем такие связи ни к чему не обязывали ни парней, ни девушек.

Гаски

Этот обычай, который тоже можно назвать свальным грехом, описывает итальянский путешественник Рокколини. Вся молодежь деревни собиралась в большом доме.

Пели и плясали при свете лучины. А когда лучина гасла, предавались любовным утехам вслепую с тем, кто оказался рядом. Затем лучину зажигали, и веселье с плясками продолжалось снова. И так до рассвета. В ту ночь, когда на «Гаски» попал Рокколини, лучина гасла и зажигалась раз пять. Участвовал ли сам путешественник в русском народном обряде, история умалчивает.

Перепекание

Этот обряд не имеет отношения к сексу, можете расслабиться.

Недоношенного или слабого ребенка принято было «перепекать» в печи. Не в шашлык, конечно, а скорее в хлеб. Считалось, что если малыш не “сготовился” в утробе матери, то надо его перепечь самостоятельно. Сил, чтобы набрался, окреп.

Младенца заворачивали в специальное ржаное тесто, приготовленное на воде. Оставляли только ноздри, чтобы дышать. Привязывали к хлебной лопате и, приговаривая секретные слова, отправляли в печь на какое-то время. Конечно, печь была не горячая, а теплая. Подавать к столу ребенка никто не собирался. Таким обрядом старались сжечь болезни.

Пугание беременных

К родам на Руси относились с особым трепетом. Считалось, что этот момент ребенок переходит из мира мертвых в мир живых. Сам процесс и так нелегкий для женщины, а бабки-повитухи старались сделать его совсем уж невыносимым.

Специально обученная бабка пристраивалась между ног роженицы и уговаривала тазовые кости раздвинуться. Если это не помогало, то будущую маму начинали пугать, греметь кастрюлями, могли жахнуть около нее из ружья. Еще очень любили вызывать рвоту у роженицы. Считалось, что когда ее рвет, ребенок идет охотнее. Для этого в рот пихали ее же косу или засовывали пальцы.

Солонование

Этот дикий обряд применяли не только в некоторых районах Руси, но и во Франции, Армении и других странах. Считалось, что новорожденному малышу надо подпитаться силой от соли.

Это, видимо, была альтернатива перепеканию. Ребенка обмазывали мелкой солью, включая уши и глаза. Наверное, чтобы хорошо слышал и видел после этого. Потом заворачивали в тряпки и держали так пару часов, не обращая внимания на нечеловеческие крики. Те, кто был побогаче буквально закапывали ребенка в соль. Описываются случаи, когда после такой оздоровительной процедуры с малыша слезала вся кожа. Но это ничего, зато потом здоровенький будет.

Обряд мертвеца

Этот страшный обряд – не что иное, как свадьба.

Те наряды невесты, которые мы сейчас считаем торжественными, на Руси называли погребальными. Белое одеяние, фата, которой прикрывали лицо мертвеца, чтобы он случайно не открыл глаза и не посмотрел на кого-то из живых.

Весь обряд женитьбы воспринимался как новое рождение девушки. А для того, чтобы родиться, надо сначала умереть. На голову молодой надевали белый куколь (головной убор как у монашек).

В нем обычно и хоронили. Оттуда же идет обычай оплакивать невесту, который до сих пор практикуется в некоторых деревнях в глубинке. Но сейчас плачут, что девчонка из дома уходит, а раньше рыдали по поводу ее “смерти”. Обряд выкупа тоже не просто так возник. Этим самым жених старается найти невесту в мире мертвых и вывести на белый свет. Подружки невесты в этом случае воспринимались как стражи загробного мира.

Марина приехала в райцентр в полдень. Она преодолела сотню километров, удалившись от шумного мегаполиса, где родилась и выросла, повстречала своего суженого и вышла замуж, а потом, пожив в счастливом браке два года, родила дочь. Марина неуверенной поступью подошла к отчему дому своего мужа. Она приехала сюда одна, без любимого супруга: вот уже год, как его не стало после нелепой и страшной аварии, унесшей жизнь самого близкого ее человека. Собственно, дорога сюда всегда давалась ей сюда непросто, а теперь и подавно... Но на сегодня были назначены поминки ее любимого Ванечки, и отказать жестким родственникам мужа она не посмела, пристроив маленькую дочку у своей мамы.

Подойдя к калитке, Марина увидела двоюродных братьев мужа и их жен, еще каких-то незнакомых людей. Все они походили больше на селян, чем на городских жителей. Женщина мысленно усмехнулась, вспомнив, как судачили бабушки на скамейках возле своих домов, и с каким укором смотрели на нее будущие родственники, когда Иван привез ее сюда на смотрины. Ох, тяжело они ей дались! В первый же день Марине дали понять, что она им не своя, постоянно укалывая ее самолюбие своими едкими замечаниями по поводу ее ассиметричной молодежной стрижки, легкомысленной блузки из полупросвечивающей ткани, экстравагантных модных брюк, и неприспособленности к привычному для них укладу. Так было всегда: каждый раз, во время их обязательных ежемесячных поездок, они подтрунивали над хрупкой жительницей большого города, скрывая свои комплексы. Это она поняла позднее, а поначалу ревела и сжимала кулачки в бессилии дать отпор новоиспеченным родственникам. Потом - роды; ребенок появился семимесячным, и по этому поводу ей тоже пришлось терпеть словесные излияния (теперь уже свекра и свекрови) о том, что им нужен мальчик, наследник рода, и к тому же крепкий физически...

Муж старался смягчать все эти удары, но, по правде говоря, получалось это у него не всегда убедительно. Слишком он отличался от них своей незлобивостью, добротой, нежностью по отношению к любимой. Теперь защищать молодую вдову некому, пожалела себя Марина, подходя к родственникам. По случаю она надела черное, правда, облегающее, платье. И даже в этом строгом одеянии выглядела замечательно. Марина была нежна телом, стройна, скорее даже худощава. Но грудь у нее была отменной - красивой, стоячей, в меру полной. Своей чудесной фигурой, лишь чуть-чуть располневшей после родов, Марина восхищала многих мужчин. Её худощавость теперь была сглажена, и оттого молодая женщина выглядела еще более сексуально. И она не раз ловила откровенно заинтересованные взгляды со стороны противоположного пола. Но хранила верность своему Ванечке, даже тогда, когда его родители воспротивились, было, женитьбе, и под семейным предлогом увезли сына на пару месяцев с глаз долой "коварной обольстительницы". Вспомнив все это, Марина вздохнула, и вошла в дом.

Здравствуй, девочка наша родная, - свекор подошел к ней, обнял, расцеловал три раза. Затем, приобняв сноху за плечи, повел в глубь дома, по ходу пару раз погладив спину молодой женщины.
- Горе-то одно, не ходит: вот и мама наша приболела. Уже две недели почти не встает. Ты бы лекарств нам из города привезла, а то ведь упорхнула, птичка, и не появляешься, - продолжал свекор удивительно мягким голосом.
Марина даже растерялась от такого приема, и стала расспрашивать о здоровье всех родственников, выведывая заодно, в чем они нуждаются...
- Ну, проходи, проходи, в дальнюю комнатку, можешь отдохнуть с дороги. А мы сейчас, сейчас, - засуетился свекор, пропуская Марину вперед. Вдова спиной ощутила буравящий взгляд отца своего покойного мужа, и тут же увидела портрет Вани в черной рамке. Странно, но она отметила, как сильно, оказывается, был похож ее любимый муж на своего отца. В сердце молодой женщины опять полоснуло кинжалом страданий от непоправимой утраты любимого человека. На ее красивое лицо опять легла тень горя.
- Начнем немного погодя. Надо еще кое-что сделать, этим занимаются родные, ты их видела, - донеслось до Марины. Странно, свекор все не уходил.
- Ты прости меня, дочка, был суров с тобой не по-отечески. Былого не воротишь, но ты нам не чужая, помни это, - продолжал отец мужа. Марина впервые слышала здесь такие речи, да еще таким теплым, ласковым и искренним голосом. Свекор опять подошел вплотную к женщине, и, заключив ее в свои объятия, стал полушепотом, словно читая заклинания, говорить:
- Ты робкая такая, как из хрусталя сделанная. Не такую жену мы видели своему парню, нашему Ванечке. Но любил он тебя как! И я теперь, дурень, понял, что ведь было за что. Красавица ты наша! - продолжал свекор.

Марина молчала, дивясь происходящему. Она присела на кровать, теребя в руках сумочку, не зная, как отдать деньги, которые привезла с собой. Она опять посмотрела в сторону портрета покойного мужа, словно ища у него совета, и вновь у нее мелькнула в голове мысль о сильной похожести сына на отца. А тот всё убаюкивал ее своим мягким, не привычным для нее, сердечным голосом. Свекор погладил Марину по голове, и затем нежно коснулся ее волос и стал медленно перебирать их. Продолжая это, он вобрал в свою огромную ладонь фарфоровые пальчики снохи, аккуратно теребя их и продолжая говорить тихим, умиротворяющим голосом. Вдова подняла глаза, и она встретилась с пристальным, изучающим, пронизывающим насквозь взглядом. Зрачки свекра светились ярким, каким-то первобытным, животным огнем. Именно такие - тяжелые, полные дикого желания, раздевающие - взгляды Марина ощущала на себе, когда ездила по делам на Кавказ. Ей почему-то это врезалось в память. Она страшилась кавказских мужчин, но тогда же, в горном крае, про себя с ужасом отметила, что отдалась бы любвеобильным южанам со сладостным чувством покорности, если бы им довелось поймать ее в каком-нибудь безлюдном уголке. И в своих эротических фантазиях она несколько раз прокручивала страстный сценарий ее пленения кровожадными и гордыми джигитами, бесцеремонно срывающими с нее одежду и страстно овладевающими ею. Иногда Марине даже снилось, что она попадает в руки каких-то брутальных мужчин, которые не упускали свою трепещущую добычу, пока не пресыщались. И странное дело: во сне женщина испытывала какую-то неподдающуюся описанию истому, просыпаясь в ледяном поту, и ощущая стекающую между ног липкую влагу...
Как-то раз она смотрела какой-то американский фильм, и неожиданно ее воспламенил эпизод, в котором путешествующая по пустыне европейка остается одна и попадает к бедуинам. И уж эти бедуины не оставили без внимания прелести своего трофея, дав ей то, что леди никогда бы не получила, оставшись наедине с джентльменами из цивилизованного общества. Марина много раз покручивала в голове этот сюжет, страшась необузданности своих желаний, и напрягая всю свою волю, чтобы не выдать свою страстность. Да, она была темпераментной женщиной, скованной приличиями и собственной клятвой верности своему мужу, который любил и ласкал ее трепетно и нежно, хотя и обладал доброй мужской силой, приводящей неопытную хрупкую женщину в восторг.
Все эти мысли роем пронеслись в голове Марины, когда она опять включилась в реальность. Свекор продолжал ворковать над ушком кроткой снохи, завораживая ее медовым, неторопливым разговором. Отец мужа уже поглаживал бока Марины, не забыв пройтись по животику и даже мимолетно скользнуть по притягательным округлостям молодой вдовы. Трудно было поверить, что эти ласкающие, нежные, обволакивающие эротическим теплом, руки принадлежали человеку, которого она панически боялась. Заставить себя перечить свекру не хватало духа, но и дать зайти так далеко она не имела права...

Марина предприняла попытку высвободиться из объятий свекра, но не тут-то было: большое сильное тело прижималось к ней все сильнее. Его рука заскользила по ее спине, прямо по линии позвоночника. Женщина поежилась, и должно быть, свекор заметил это легкое движение, потому что он изучающее посмотрел на нее. Теперь одна рука поглаживала ее спину, другая поддерживала поясницу, обтянутую траурной тканью платья. Марина почувствовала, как его ладонь нажимает на крестец, заставляя ее придвинуться еще ближе. Сердце пожилого мужчины билось, как у бегущего спринтера, и вдова с удивлением отметила, что ее собственное сердце бьется почти в унисон с ним. Вдруг свекор мягко провел подушечкой большого пальца по соску - очень мягко, и оттого еще более для нее чувствительно. Тот предательски отреагировал, обозначившись через тонкое черное платье.

Тяжело-то тебе, небось... Ты же женщина в самом соку. Хочется-то ведь бабьей радости, тело-то ее просит. Год уже без мужа, намучилась… - нашептывал свекор, внимательно следивший за малейшей реакцией молодой женщины.

Мужик говорил невероятно постыдные вещи, бесцеремонно вторгался в интимную жизнь снохи, но женщина почему-то именно с этих слов стала прислушиваться к обжигающей сознание речи распутного свекра. И ведь он словно в воду глядел! И озвучивал все точно и без стеснения, обнажая всю суть переживаний темпераментной молодой женщины. Свекор оплетал ее своими все более дерзкими поглаживаниями и бесстыдными речами, словно паук свою жертву.
******
Память Марины перемотала пленку воспоминаний на год, на полгода и на неделю назад. Да что вспоминать! После смерти мужа первые месяцы она жила, как в тумане. Ей было страшно и пусто в квартире, где еще пахло семейным счастьем. Овдовев, Марина не захотела возвращаться к своим родителям - впрочем, жить с ними в одной комнате, да еще в маленькой дочкой, не представлялось возможным. Порой женщине казалось, что она должна вот-вот проснуться, страшный сон кончится, и Иван вновь приласкает ее. Потом это прошло. Каждый день ее ожидала холодная постель, которую уже никогда не согреет своим теплом любимый мужчина. И в одну из одиноких ночей Марина остро почувствовала, что больше не может оставаться без партнера. Она поняла, что не в силах заглушить свое желание, которое она удерживала внутри себя настолько искусно, что обладала репутацией холодной, думающей лишь о работе, женщины. Жажда мужских ласк нарастала, и это было для Марины невыносимо и ужасно.

Она пробовала презирать себя, но ее терпение таяло, как мороженое под летним солнцем. Иван разбудил ее чувственность, которая бушевала в ней неиссякаемым родником. И - ушел из жизни. Марине вновь стали приходить ночные видения с мускулистыми, и даже не очень опрятными мужчинами, которые раздевали ее, держали за грудь и бедра, ощупывали самые потаенные ее уголки, и вторгались, вторгались, вторгались в их мякоть, доставляя даже в сновидении непостижимое по силе удовольствие. Самым ярким - причем неизменно постоянным - элементом этих снов было неудержимое, словно потоп, семяизвержение этих диких самцов. Женщина чуть не наяву ощущала на своих грудях теплую белковую массу, которая щедрыми каплями покрывала тело женщины, оставляла мокрые дорожки и кремовые лужицы везде, где можно представить. И Марина просыпалась от явственного ощущения восторга, на пике удовольствия, с удивлением чувствуя приятные спазмы в истекающем соком влагалище. Порой она принималась думать о другом мужчине, потом гнала эти мысли подальше, убоявшись запретных для порядочной вдовы мыслей. Месяцев через семь она почувствовала тягу к вину, чтобы забываться от одолевающих ее мрачных мыслей. Но быстро поняла, что женский мозг от алкоголя сразу переключается в сексуальную сферу. И еще больше терзалась от отсутствия мужчины.

Конечно, Марина занималась самоудовлетворением. Она попробовала вариант с душем, но это не помогало. Женщина по-всякому ласкала и стимулировала себя; и даже пошла дальше, чем манипуляции с пальцами. Но быстро поняла, что для получения полноценного удовольствия ей не хватает реальных половых актов. Ей было мало механического раздражения гениталий, а требовалось, чтобы кто-нибудь ласкал ее груди, сжимал бедра. Она остро желала осязать тело партнера, дарившего ей нежность и любовь.

И безутешная, полная сил и сокровенных желаний, вдова решилась, начав поиски мужчины, по типу напоминающего ей Ивана. Но никто не оправдал ее ожиданий: они стремились скорее удовлетворить свою похоть, не думая об удовольствии партнерши. Она жадно ловила редкие приятные ощущения, лишь отдаленно напоминающие секс с Иваном. Даже в посещавших ее бесстыдных снах Маринино влагалище слезилось соками желания гораздо активнее, чем при контактах с редкими любовниками. Да и было таковых всего трое - все командированные в их организацию максимум на неделю. Коллектив же был исключительно женский, а в компаниях Марине бывать не доводилось: торопилась домой, к ребенку. Прошло еще некоторое время, наполненное страданиями, и Марина однажды поняла, что ей уже не найти такого мужчину, который бы ей подходил. Шансов нет, сказала она себе, и с этими мыслями поехала на поминки в отчий дом своего Ванечки...
******
Тоска и неудовлетворенность, да еще и робость перед всегда суровым к ней свекром, мешали Марине оказать хоть какое-то сопротивление неожиданно подобревшему к ней свекру. И манипуляции пожилого мужика все более оживлялись. Он все настойчивее гладил ее ладное, истосковавшееся по ласкам, тело. Оно становилось все податливее, повинуясь негласным командам обольстителя. Тот все что-то шептал снохе, обдавая ее покрасневшее ушко жарким дыханием возбуждающегося самца. Её груди становилось все теснее в лифчике, соски воспалились, а между ног зарождалась горячая пульсация, отзываясь бешеным биением по всему телу женщины.

А ты приляг, приляг на кроватку, моя сладенькая! - свекор своим корпусом принудил Марину принять лежачее положение. А на последних словах, уже никак не страшась праведного гнева и отпора молодой вдовы, запустил свою руку прямо между бедер женщины. Мужские пальцы проехали по деликатной ткани женских трусиков, замерев на точке повлажневшего под тонким шелком женского естества. Всего мгновение, но его было достаточно, чтобы до Марины дошло - она потекла. И её свекор в этом только что убедился.

Ах, ты рыбонька, поплыла! - пришел в восторг свекор от своего открытия. Ему захотелось петь от близкого счастья обладания этой ухоженной столичной штучкой. Победа над молодой женщиной, приятно пахнущей духами, наряженной в элегантное платье, пока еще скрывающее нежное и так манящее молодое тело, давалась проще, чем он предполагал. Свекор всегда в глубине души считал Марину подарком судьбы для сына, завидовал ему, горячо желал ее. И, понимая несбыточность своей мечты, всячески унижал и подтрунивал над своей безответной симпатичной снохой.
Дядька Степан, как звали его в округе, обожал сладкую жизнь, и достиг в покорении местных молодух немалых успехов, попутно прослыв среди безутешных жен, которым недоставало тепла от сильно пьющих мужиков, местным Казановой. Но вот овладеть утонченной красоткой из большого города, да еще годящейся ему в дочери... Такого и представить себе не мог этот пожилой самец!

Во время приездов молодых, он несколько раз имел возможность наблюдать крошечные эротические спектакли: то юбка снохи под ветерком распахнется, и продемонстрирует кружево чулок; то при наклоне скромной женщины в разрезе ее блузки колыхнется красивая грудь, как бы прося, чтоб ее ласково потеребили. Степан смотрел на ее припухлые, красивые губы, и представлял, как она брала ими мужской член. Опускал взгляд на бедра - и почти явно осязал, как они толкаются навстречу чреслам Ивана.

Но самое незабываемое зрелище было, когда свекру довелось стать счастливым созерцателем почти полностью обнаженной Марины. Она умывалась во дворе, полагая, что осталась одна. Было раннее утро, никого у рукомойника быть не могло: родители Вани должны были уехать на сады, а ее муж ушел половить рыбу на утренней зорьке. Но не знала Марина, что Степан вернулся за забытой ведомостью, и был нежданно вознагражден ярким зрелищем. Сноха стояла, нагнувшись над рукомойником в весьма пикантной позе. Молодая женщина оставалась лишь в полупрозрачных бикини, беззаботно демонстрируя невольному свидетелю все свои прелести. В лучах утренней зари, полуголая Марина выглядела, как богиня Аврора. Она не могла не пленить своей женственностью, грациозностью движений. Степан был очарован, и еле сдержался, чтобы не выскочить из своего укрытия, и не растерзать аппетитную сноху, выплеснув в нее весь скопленный семенной запас. С той поры он стал еще жестче и неприветливее по отношению к Марине.
*****
И вот теперь свекор наслаждался предзнаменованием удачи. Будучи опытным любовником, он понимал, что птица уже в силках, но еще может упорхнуть. Поэтому он решил не останавливать своего напора. Горячий рот Степана уже ласкал Маринину шею, язык дразнил ей мочку уха. Женщина напряглась, еще пытаясь сдерживаться, чтобы не выдать своего растущего возбуждения. Между тем промежность ее увлажнялась все сильнее, и сопротивляться нахлынувшему желанию было все труднее. У нее давно не было мужчины, более того, как раз сегодня у нее начиналась овуляция, пронеслось в голове женщины. Своими раскалившимися от похоти ладонями свекор уже вовсю двигал по внутренней стороне атласных бедер женщины, не забывая поглаживать гордую, горячую грудь Марины. Вдова стал издавать тихие, беспомощные стоны. Степан тут же прикрыл ее рот ладонью.

Ух, и горяча ты, оказывается! Будь спокойна, сейчас тебе захорошеет, - свекор стал проворно расстегивать платье снохи, ловко освобождая абсолютно несопротивляющееся тело партнерши от одежды.
- Твои грудки сладкие на волю выпустим… Такие мячики томятся! Погоди, я их возьму, - оценив красоту, Степан сжал грудь и стал щипать сосок. Странное дело, но Марине это было приятно, и, прикрыв глаза от удовольствия, она продолжила издавать сладкие стоны, заглушая их подушкой.

Освободив сноху почти от всей от одежды, Степан возликовал. Он увидел перед собой желанную молодуху - ее высокую полную грудь; стоящие, как солдатики, соски; плоский и гладкий живот над крошечным треугольником трусиков, таких же черных и полупрозрачных, как и отброшенный бюстгальтер. Увлажнившаяся ткань трусиков лишь слегка прикрывала светлую слипшуюся поросль волос на лобке. Степан начал интенсивно поглаживать низ живота Марины. Когда его ладонь властно сжалась на ее самом чувствительном месте, она уже сама раздвинула ноги, испытывая сладкое томление.

Женщина взглянула затуманенными глазами на фотопортрет Вани. Улыбающийся покойный муж словно подбадривал ее в этом безумии. И молодая вдова окончательно сдалась на милость своего внезапного ухажера, напоминающего ей сильно постаревшего Ванечку. Мужчина потирал ей промежность, покрывая поцелуями каждую пядь великолепного женского тела. Наконец, он впился ртом во влагалище снохи, которое явно молило о внимании к себе. Марине стало душно, у нее сбилось дыхание. Ей было невероятно приятно, и очень быстро, неожиданно для себя, брызнула в лицо Степану густым сладким нектаром.

Марина уже была вне себя от охватывающего ее блаженства. Теперь она нежно обнимала взлохмаченную голову пожилого свекра, благодарно постанывая в такт движениям его неутомимого языка. Язык заплясал вокруг клитора, а мужские пальцы сжимали ягодицы, поглаживали ляжки, разводили пошире срамные губы и, в конце концов, вошли во влагалище. Сок стал захлестывать Марине анус, и в него легко проскользнул безымянный палец. Женщина впала в неистовство, когда внутри нее заходили сразу три мужских пальца, разделенные тонкой перегородкой. Эффект был потрясающий. Марина восприняла это столь же остро, как если бы ей раздражали клитор. Теперь же были возбуждены сразу две чувствительные точки.

И ведь раньше никто и не проделывал с ней ничего подобного! Вскрикивая и содрогаясь от каждого прикосновения языка и каждого возвратно-поступательного движения руки, молодая вдова изогнулась дугой. Степан безостановочно наяривал, и Марина уже точно знала, что через миг воспарит в небеса удовольствия. Внезапно Степан просунул в нее пальцы до упора и лизнул самую чувствительную точку клитора. Оргазм был недолгим, но пронзительным. Женщина млела от растекающегося по телу блаженства. Мужчина извлек из нее пальцы, она расслабилась и... ощутила давление массивной головки члена на свои срамные губы.

А вот и мой корешок! Сейчас мы тебя порадуем! - скользнув по клитору, член проник во влагалище, щедро орошенное половым секретом. Руки свекра сжали женские ягодицы, пенис пробился в Марину еще глубже, мошонка заплясала у нее между влажными бедрами, а головка стала долбить шейку матки.

Господи, как ей стало хорошо! Возможно, такое ощущение возникло у нее потому, что она давно не занималась сексом, но не исключено, что причиной тому послужили размеры члена Степана. Марина погружалась в океан сладострастия, плывя по его волнам, и приближаясь к острову райского наслаждения. Мужчина продолжал вонзать свой меч во влажные ножны бьющейся под ним женщины, одновременно покрывая ее разгоряченное тело поцелуями. Его руки успевали ласкать ее волосы, лицо и груди, язык блуждал где только можно, уделяя особое внимание ушку партнерши, приводя ее своими изощренными ласками в трепетный восторг. Она извивалась под ним, совершенно забыв обо всем, и из ее горла доносились животные стоны и крики, предусмотрительно приглушенные изрядно искусанной подушкой. Вдруг Марина вцепилась в спину своему пожилому самцу, продолжающему атаковать ее матку, и сквозь брызнувшие слезы попросила:
- Пожалуйста, будь ласков, скажи, что я нужна тебе! Сделай мне хорошо!

И свекор сделал! Как в жарком бреду, он шептал ей самые нежные слова,
говорил, что только она ему нужна, что он любит только ее одну, что он без ума от ее неземной красоты. С каждым новым толчком акт свекра с молодой вдовой приближался к мигу максимального упоения. И тут Марину обдало холодным ушатом: сейчас у нее самые опасные дни, она так легкомысленно забыла обо всем, они не предохраняются... Какой ужас!
Женщина попыталась подать назад свою попку, еще секунду до этого взлетавшую навстречу упоительному удовольствию, и попробовала высвободиться от работающего, как поршень, крепкого члена свекра.
- Не надо, проси чего хочешь, только не это! Бери меня, как тебе нравится, но не в меня! Пожалуйста, прошу, не в меня... - умоляла Марина своего все ускоряющего темп партнера. Он упрямо продолжал, предчувствуя скорый финал. Член все чувствительнее "целовал" матку снохи.
- Ластонька, сейчас…Ты моя теперь... Вот так! - захрипел Степан.

"Вот так, вот так, вот так" - словно эхо повторял он, вливая в Марину свою сперму порцию за порцией. И действительно в ее влагалище устремился бурный поток семени свекра. Оно оросило тщательно обласканный немалым мужским членом канал, и в это мгновение Марина ощутила, что ее время пришло. Она стала неистово кончать, перестав думать обо всем на свете, кроме как о нахлынувшем на нее блаженстве. Оно было настолько острым и долгим, что даже самые яркие мгновения с Ваней показались ей слабым утешением...
Марина смотрела на своего пожилого любовника умиротворенным взглядом оплодотворенной женщины. Она инстинктивно поняла, что мужской сок, слившись с ее нектаром страсти, уже начал свою, вечную как мир, работу. Молодая вдова обняла пряно пахнущего потом Степана, и, положив на его влажный смуглый живот свое белоснежное бедро, шепнула:
- Что же мы с тобой наделали?
Ее вынужденное воздержание было вознаграждено самым сильным оргазмом в ее жизни. Благодарная Марина, почувствовавшая прилив нежности к своему суровому властелину, стала осыпать мужское тело поцелуями, и вздрогнула от неожиданности, услыхав:
- Мне нужен наследник, Марина!
*****
А через девять месяцев у нее родился мальчик. Пока она носила ребенка, к ней в большой город наезжал пожилой мужчина, давая поводы для пересудов любопытных соседок. Ребенка нарекли Ваней, а после крестин, пришедшихся на третий месяц после смерти жены Степана, Марина неожиданно уехала на постоянное место жительства в небольшой город. Правда, в другой области. Там она и живет уже третий год с двумя детьми и пожилым, заботливым мужем.
Он настолько заботлив, что Марина уже носит под сердцем еще одного ребенка...

Уложив сына спать, она сбросила сорочку, и голиком юркнула к мужу в кровать. Миша, как обычно, впился поцелуем в пухленькие губы жены и, бегло пошарив по её развалившимся грудям, скользнул ладонью по вздрогнувшему животу вниз. Чуть проникнув пальцем в пещерку жены, он удивился тому, что супруга уже давно истекает соком любви.

Не надо, Миша… - горячо прошептала она в ночи, - давай войди в меня скорее!

История со свёкром, так напугавшая её днём, теперь, наедине с мужем, послужила катализатором к сексу, требующим немедленного удовлетворения.

Возбуждение жены немедленно передалось и мужу, и его член моментально вытянулся вдоль её голого бёдра. Миша завис над, широко раскинувшей ноги, Светланой, и приставив тугую головку своего среднестатистического болта к её сладкой расщелине, мягко скользнул внутрь.
- О-о-ох-х! - выдохнула молодая женщина, и тут же жадно задергала попой, не в силах больше сдерживаться.

Мужчина с наслаждением заскользил внутри жаркой пещерки, а Света синхронно встречала низом живота его желанные движения. Прошло лишь несколько сладких минут траха… Ей вдруг почудилось, что это не любимый муж трахает её, а каким-то непонятным образом ненасытный свёкор погрузился в её киску на всю глубину, доставая прямо до матки... От всех этих мыслей Света замерла, не в силах сдержаться, длинно застонала и забилась под телом мужа в конвульсиях мощного оргазма.

Миша, почувствовав приятную хватку члена влагалищем жены, ускорил ритм, догнал Светлану, и выскочив из её сладкой щелки, тоже застонал. Горячее семя хлынуло толчками, щедро поливая живот и лохматую киску супруги…

Разгоряченные тела улеглись рядом, тяжело дыша в темноте.
- Так хорошо было, не передать! - сказал Миша, - И что это на тебя сегодня вдруг так нашло?..
- Не знаю… Соскучилась наверное! - соврала Светлана.

У противоположной стены вдруг заплакал Алёша, и Света побежала к нему…

А в это время, за тонкой перегородкой на своей кровати лежал Пётр Иванович, и вслушиваясь в скрип супружеской кровати молодых и их сладкие вздохи, - надрачивал свой болт.
Как только он услышал длинный стон снохи, который, как дешифровщик, раскрыл произошедшее - мужчина увеличил обороты, наяривая кулаком, как хороший насос.

Внизу его живота сладко свело мышцы, и скопившаяся сперма разом вырвалась наружу, забрызгав сбившееся одеяло. Иванович усилием воли подавил рвавшийся изнутри вскрик, и затих, потихоньку ныряя в заслуженно заработанный, сладкий сон…

Два следующих дня для Светланы прошли спокойно. Иванович не проявлял к ней, казалось, никакого интереса, и женщина успокоилась.
Но следующее утро показало призрачность всех её надежд!

Свёкор появился на пороге кухни в халате, чего не было прежде. Он по хозяйски сел на стул, зачесал пятерней назад свои жидкие волосы, и сказал хлопотавшей, за столом, снохе:
- Заработалась ты чой-то спозаранку, голуба… Присядь-ка! - показал он глазами вниз.

Света покорно подошла, и стала усаживаться к свёкру на колени. В тот момент, когда она отвернулась, - полы его халата вдруг разошлись, мелькнув наготой и, ничего не подозревавшая Света, села халатом на его голое тело.

Поднимись-ка чуток, яйца придавила! - вдруг сказал свёкор. Света чуть приподнялась и Пётр Иванович, вдруг неожиданно задрав её халат, надавил на таз снохи вниз.

Молодая женщина шлепнулась, вдруг почувствовав ляжками, что сидит на голом теле мужчины!
- Ой, папа! - вскрикнула Светлана, пытаясь соскочить.
Но старый хрен надёжно удерживал её широкий таз.
- Ничо, ничо доча! Потремся немного, как в прошлый раз… - «успокоил» он её. - Ты же пожить-то у меня ещё хочешь?

Сноха притихла, но… почувствовала нарастающее давление снизу!
- Ты ножки-то раздвинь, да выпусти на волю моего озорника! Вишь, как ему тяжко!
Света медлила.
- Ну-у-у! - грозно приказал старик.
Сноха испуганно сдвинула попу и убрала ногу в сторону. Набравший прочность, болт Ивановича упруго поднялся, оказавшись между её ляжек.

Ну вот, другой коленкор! - довольно сказал хозяин, - А ты ножки-то сожми поплотнее... Теперь уж мо-ожно!

Света послушно сжала ноги, зажав горячими бедрами, набравший силу, крупный хрен свёкра. Её опустившийся халатик бережно укрыл эту бессовестную картину, но это не понравилось хозяину!

Ты халатик-то сыми! Чего уж теперь… Натоплено у нас, не озябнешь! - гнул он своё и, посмотрев на Свету, зло сверкнул глазами.
Та обреченно развязала пояс, и старик радостно спихнул его на пол.

Эх и красава ты, Светка! - приобнимая её за талию, оценил Иванович, покачав, как будто взвешивая, другой рукой её полную, налившуюся грудь.
Света от такой интимной ласки свёкра густо покраснела.
Пётр Иванович поправил свой член, зажатый ляжками снохи, плотно прижав его к её промежности, прикрытой только узкими трусиками.

Ну а теперь, доча, попкой подергай туды-сюды! Сделай папе приятное!

Светлана оперлась руками на спинку стула и стол, и стала надрачивать немалый член свёкра, слегка поднимаясь и вновь садясь голыми бедрами к нему на колени.
Она вдруг и сама невольно завелась, выполняя волю Ивановича. Твердый член, скользя тёмно-багровой залупой по её тонким трусикам, вызывал непреодолимое желание… Её тяжелые груди, чуть отвисшие от молока, завлекающе раскачивались, грозя свести с ума её партнера.

Обхватив жадными ладонями её широкий таз, довольный Иванович регулировал ход процесса.

Светлана вдруг почувствовала, что потекла, и её трусики намокли.
- Нет, папа! Нет!!! Неправильно это!- вскрикнула она, неожиданно вскочила и побежала в свою комнату.
- Ничо, ничо доча! Попривыкнешь! - сказал ей вслед свёкор.

Он достал из кармана халата небольшой пульт, нажал на кнопку и остановил видеозапись.
Пётр Иванович, бывший сотрудник НИИ, с передовыми технологиями был на ТЫ, и прекрасно разбирался в таких пустяках, как видеокамера и компьютер.
Сняв с полки видеоглазок, размером с небольшую пуговицу, он отправил его в карман.

Надо будет опосля с Коляном рассчитаться, пузырь ему купить… Выручил бывший коллега-то! - подумал Иванович и довольно ощерился…
- Ничо, ничо, - не убудет от тебя! Попривыкнешь! - кинул ей вслед Иванович. - Зато в каких хоромах живете!..

Подобное разнообразие в половой жизни мужчин, старших в большой крестьянской семье, где под одной крышей существовали и вели совместное хозяйство по две-три, а то и больше «ячейки общества», как ни странно, в самих деревнях в XVIII — XIX веках особо не осуждалось. Возможно потому, что так жили очень многие селяне, не способные отделиться от семьи отца, тестя или свекра.

Причина такого инцеста

Снохачами называли свекров, сожительствовавших со своими невестками (снохами для свекровей). Подобный блуд был возможен, главным образом, в семьях, где в одной избе (хате) вынужденно сосуществовали семьи родителей и сыновей. Порой даже присутствие законного мужа не являлось препятствием для посягательств на его жену со стороны свекра. Но чаще всего такое прелюбодейство свершалось во время отлучки супруга.

Поначалу снохачество практиковалось в семьях, где сыновей забривали в рекруты. Воинская служба в дореволюционной России была очень долгой – с 1793 по 1874 годы рекруты служили по 25 лет. Потом этот срок сократили до 7 лет, только к 1906 году он снизился до 3 лет.

Затем главной причиной отсутствия молодых мужей и, соответственно, поводом для посягательств на честь их оставленных дома жен стал отхожий промысел. Парни и молодые мужики надолго уходили на заработки в города и другие села, а с их супругами тем временем развлекались «старшие по дому».

В Черноземье, да и в других регионах России, в XIX веке отцы нередко женили сыновей подростками на 16 – 17-летних девушках, часто специально с прицелом на свое дальнейшее половое разнообразие. После свадьбы молодой вскорости по настоянию главы семейства отправлялся на отхожий промысел, наведываясь к супруге всего пару раз за год.

Кровосмешением (инцестом) такое сожительство считала русская православная церковь. В частности, по определению РПЦ, снохачество было одной из причин для расторжения церковного брака.

Подарил платок и заткнул роток

Сноха (невестка), находясь, по сути, в приживалках в доме родителей мужа, была подчас самым бесправным и несчастным членом семьи. Свекровь ее ненавидела, а свекор «использовал по своему усмотрению». Оба могли загнобить молодуху тяжелейшим крестьянским трудом, поручая самую черную работу по хозяйству.

Спасения не было ниоткуда – если жена рассказывала мужу о посягательствах свекра, супруг чаще всего колотил бабу смертным боем. Волостные суды сторонились рассматривать жалобы на снохачество. Временное прибежище в доме своих родителей тоже проблемы не решало – все равно отец с матерью вскорости отправляли горемыку-дочь обратно («что люди скажут»).

Понуждение к половой близости со стороны свекра было делом нехитрым – хозяин положения с помощью уговоров, подарков и посулов не нагружать работой по дому и в поле чаще всего добивался своего. Тем более, деваться молодухе, как правило, все равно было некуда. В качестве подарка мог выступать обыкновенный платок (в деревнях все замужние бабы обязаны были всесезонно носить такие головные уборы) или какая-нибудь безделушка.

Снохачество нашло широкое отражение в русской литературе и в отечественной кинематографии – о нем, в частности, писал в повести «Житие одной бабы» Н. С. Лесков, упоминал в романе «Тихий Дон» М. А. Шолохов. Соответственно, особые взаимоотношения снохи и свекра показаны и в экранизации этих произведений.

Обособление спасло положение

«Квартирный вопрос их испортил», – говорил М. А. Булгаков о москвичах по другому поводу. Применительно к явлению снохачества проблема тоже во многом зависела от традиций тесного совместного проживания патриархальной семьи, когда под одной крышей ютились несколько поколений.

Как только такой уклад сосуществования в России после XIX века начал рушиться, и на селе родители и женатые дети стали проживать раздельно, феномен сожительства свекров и невесток постепенно утратил свою актуальность.

Я, когда женила сына, надеялась, что стану матерью его избраннице. Ведь есть же счастливые свекрови, которых чуть ли не со дня свадьбы невестки «мамой» зовут. Чем я хуже?
Живем мы в двухкомнатной квартире, себе девятиметровку оставила, молодым большую комнату отдала. Отремонтировала её, коврами увешала и даже под ноги красивый ковёр положила, мебель лучшую поставила – живите!
Месяц живем, другой, присматриваюсь я к снохе и душой вяну: сынок - сынок, и где же ты такую рохлю откопал?! Такой видный, умный, неужели путёвую не мог себе найти?
Мало того, что бесприданница, так хоть бы красивая была, а то – маленькая, щупленькая, лицо белое, как у фарфоровой куклы, а на нём одни глазищи. Как зыркнет ими – насквозь прожигает! Говорит тихо, медлительная. Да у меня в её возрасте всё от рук отлетало! Мужа проводит на работу и уйдет в свою комнату. Нет, чтобы со мной на кухне посидеть, поговорить о чем-нибудь женском, чайку попить. Загляну к ним, а она лежит на диване, свернувшись клубочком. Стану поднимать - «Мне плохо»,- говорит. Беременная она, ну и что?» Беременность – не болезнь»,- говорю, а она: « У меня токсикоз.» Вот она, нынешняя молодежь! Слов мудрёных нахватались, чтобы ими лень свою прикрыть. Раньше мы и слов таких не знали, работали до последнего дня, всё делали, живот – не помеха!
Я её по-матерински учу: пока муж на работе, встань, приберись, ковры пропылесось, а к ужину курицу зажарим, я купила. «Спасибо, говорит, не нужно курицу жарить, Серёженька просил меня салат «Оливье» сделать»! «Оливье»? Что же это за еда работающему мужчине?! Да и потом, я этот салат только к праздничному столу готовлю! «Оливье»! – в честь чего?! Значит материнская еда ему теперь поперёк горла стала, если он эту пигалицу просит готовить. Ну, ладно! Проглотила я обиду. Курицу всё же пожарила и демонстративно одна её съела!

Как-то раз захожу к ним, смотрю: сумка большая стоит, битком набитая. Открыла – белье: постельное, скатерти, полотенца…
-Ира! Что это такое?! – спрашиваю с ужасом в голосе.
-Мы завтра с Сережей в прачечную самообслуживания идём, там хорошо: быстро и удобно.
Ей-то хорошо, а сына моего кто пожалеет! Неделю работает, как вол, а в выходной, вместо отдыха – в прачечную, бельё стирать?! И потом – не мужское это дело!
-Ну-ка быстро вытряхивай сумку! Вон стиральная машинка в ванной стоит. Замочи белье, а потом стирай. На лоджии высохнет! Ишь, что удумала!
-Это не я удумала, Сережа настоял. Мне тяжело большую стирку осилить, поясница болит…
-А как же ты думала? Замуж вышла, только чтобы с мужем кувыркаться? Замужество – это прежде всего труд! Думаешь, рожать - легко? Или детей растить – легко? Давай-ка, милая, втягивайся потихоньку! Взялся за гуж, не говори, что не дюж, - так-то в народе молвят.
Заставила её белье перестирать, правда, помогла немного, не могла смотреть, как она пододеяльники елозит.
Сын на следующий день мне выговор сделал: ты, говорит, бессердечная, как могла так поступить! А что я такого сделала?! Стирка – обычная женская работа. Его же, дурачка, пожалела. Обиделась я, неделю к ним в комнату не заходила, а тут вхожу и – чуть не упала. На стенах – пусто! То есть – совершенно пусто – ни одного ковра!
-Где ковры? – спрашиваю, а сама за сердце держусь.
-Мы их сняли… Извините.. Без них легче дышится…
-Мало воздуху – окно откройте. А красота, уют – как без этого?
-Уют не ковры создают…
Ишь ты – стихами заговорила! Понахватались из телевизора! Я эти ковры с таким трудом наживала, для них же старалась, и вот тебе – благодарность! Ладно, думаю, и это проглотим, забрала ковры, запихнула к себе под кровать, пусть лежат! Еще попросят, когда голые стены надоедят!
А недавно очень уж долго сноха их комнаты не выходила – тишина такая, словно нет там никого. Чего она там притихла, думаю, спит, что ли? Приоткрыла дверь – сидит за столом, пишет что-то.
-Чего пишешь-то? Поди, школу давно окончила!
-Письмо маме.
-Это дело нужное, мать забывать нельзя. Молодец, что пишешь, - говорю, а сама через её плечо заглядываю, любопытно же, что она пишет о нас. Это уж как пить дать обо мне да о сыне речь ведёт. Смутилась она и ладошкой написанное прикрыла, я только несколько слов успела прочитать: «…да, свекровь моя – непростой человек…» Так и есть! Обо мне пишет, видно, жалуется матери. А на что жаловаться-то? Я грубого слова ей не сказала, всё – для них, для них и живу. А если когда замечание сделала, так на то я и мать, чтобы детей наставлять, учить уму-разуму. Может, я не такая грамотная, как её мать, а жизнь знаю.
Сваху свою, мать Ирину, я только на свадьбе видела: дробненькая такая, ладная, интеллигентная – детей музыке учит. Голос тихий – как она с ними справляется?
Уезжала домой после свадьбы – глаза свои заплаканные всё прятала. А чего плакать-то? Что мы – нелюди какие?
Письмо это не выходило у меня из головы. В тихом омуте, говорят, черти водятся. Я всё жду, когда она меня «мамой» назовет, а она, оказывается, кляузы на меня своей матери пишет! Ишь, как смутилась-то, когда её врасплох застала. Хотела Серёже про письмо рассказать, а потом решила – промолчу, не буду мира меж ними рушить. Но обида на сноху крепко засела в меня.

Через два дня на третий – молодые приехали. Сережа оживлён, радостью светится, а Ира молчит, улыбается да ходит по квартире и всё рассматривает.
-Ай, потеряла что, детка моя? – спрашиваю. Она поглядела на нас с Сережей взглядом, от которого пень зацветёт, и говорит:
-Соскучилась,… - а потом озорно так: - мама, мы с Сережей торт купили, попьём чайку?
Сидели мы втроём на кухне, пили чай, разговаривали, и мне вдруг показалось, что ради этих вот счастливых минут я, наверное, свою жизнь прожила.
Дождалась я, пока Сережа с кухни вышел, села рядом со снохой и сказала:
-Прости, дочка, но письмо твоё маме я... того… и отправила…
-Я не успела… спасибо! - она понимающе улыбнулась.
-Это тебе спасибо… за науку, - а про себя подумала: и мышке – тоже.